Я не помню хронологии своих оргий. Это не бывает в первый раз, только раз и навсегда. И этот непроходящий рубец на предплечии тоже будет со мной до самой смерти, как верная привычная жена. Оргия, в которой накачанные вином, словно пакеты с донорской кровью, люди сначала безудержно ебутся, а потом, потные и издерганные, начинают полосовать свои запястья и похотливые тела друг друга. После этого каждый пишет сонет, вытирая сперму о первую попавшуюся под руку тряпку. Над всем эти разливается музыка Баха, предавая грязи происходящего налет декаданса. Рядом со мной грустный художник, пририсовывающий к картине происходящего в духе Иеронима Босха, лица участников, но без артефактов современности. О, какие мы таланты. Все до единого...
Мы приползаем на порог и скулим. каждый хочет найти свою Дюймовочку, девочку на шаре, Венеру в мехах, Марию Магдалену, Юдифь, незнакомку Блока. я же надеваю галстук и лихо зажимаю в зубах сигарету. я хочу пластилиновую игрушку, чтобы положить в сумку и унести с собой. Я иду в гости к маленькой рыжей курящей красотке, которая расстилает для меня праздничные простыни. Я ощущаю себя Цезарем, входящим в побежденный город. Она лежит на кровати обнаженной Махой и вожделеет. По комнате витает запах сандала и пряностей, от которого я потом отмоюсь в душе. Мне не хочется трепета, теплых ладоней и шепота. Это все давно меня не трогает. Я хочу отдать ее на растерзание пьяному Калигуле, а самому смотреть в ее расширенные зрачки. Мне хочется трахнуть ее пистолетом и выстрелить, чтобы она насаживалась на раскаленное дуло, умоляя "еще, еще...". А кто бы не умолял... мне нужно было ее убить много раз, чтобы сказать все, что я хотел сказать.
Однажды она сказала мне, чтобы я делал все, что я хочу. Она не догадывалась, что я хочу наполнить ее битыми осколками бутылок и всяким дерьмом, как подушку, а потом выкинуть с крыши, слыша, как она сладостно дышит. Я хочу разорвать ее на части и засунуть в черные мешки для мусора, так чтобы мусоропровод обожрался. Я хочу укусить ее за соски, оставить на плечах синие следы зубов. Она, наверное, думала, что я хочу нежно ее поцеловать у алтаря в свете пения пухлых ангелов.
Ты думаешь, меня можно спасти?
Все кончилось, когда моя любовь вывернулась на изнанку. Мой галстук насквозь провонял тропиками этого жаркого помещения, а пластилиновая девочка осталась лежать кровати, как резиновая кукла со сдувшимися бедрами.
Я же предупреждал, что не стоит на меня так смотреть.