Я всегда думал, на что это похоже, когда ты переполнен словами. По ощущениям, это как будто желудок набит спятившими дерущимися крысами. А потом ты блюешь лепестками роз, темными, как куски сырой печени с острым запахом ржавчины. Если все мои слова стоят дороже, чем бумага для их печати, значит это дивное небо я копчу, можно сказать, не зря.
Я все-таки засыпаю под мерное шуршание колес по асфальту. Мне снится Джокер, протягиващий револьвер.
- Помотри на историю, что ты видишь? - сухо шепчет мне он, поблескивая слепыми бельмами глаз. - Великих мертвецов. Когда ты мертв, все, что ты сделал - становится интересным.
Револьвер все еще ревниво хранит тепло его неживой руки, костлявой, состарившейся под юбкой у Фортуны. Я всегда играл на стороне Джокера и по его правилам. Я никогда не проигрывал. Дуло у виска успокаивает, холодит, словно анастетик. Бах!
- Мы приехали, - голос водителя вырывает из сна, в котором я уподобился великим бессмертным. Я достаю из кармана джинс две смятые бумажки и закуриваю сигарету перед домом. В шесть утра удивительно тихо и никого нет.
Единственное, чего я хочу - мне, как умирающей кошке, сейчас нужно побыть одному.