Прокуренная коробка, где старая штукатурка впитала запах травки, табака и звуки рок-н-ролла. Обшарпанные обои в мелкий рисунок, пожелтевшие словно ссохшаяся кожа покойника, заляпанные окна, едва пропускающие дневной свет. Унылая тусклая лампа под потолком, засиженная мухами, абажур из грязной паутины. Пыльная столешница, облапанная ладонями и круглыми донышками стаканов и бутылок, диван с выдавленными пружинами-внутренностями, виднеющимися в прорехах мягкой обивки. Пол усеян блестящей фольгой от конфет, бумажными стаканчиками из-под кофе на вынос, раздавленными окурками, мелким сором, как и любая помойка, где никто не живет. Ворох старого винила Боуи и Ньюмана, старенький проигрыватель и телевизор, копящие в себе шорох помех.
Я не понимал, зачем кому-то могла понадобиться эта комната. Хозяин забегаловки сказал, что мой друг не появлялся здесь месяцами, а иногда проводил дни и ночи, слушая, как темнота скребется в форточку, умоляя впустить.
Старая колода карт лежит незаконченным пасьянсом. Кажется, джокер был не на его стороне в тот день. Я лег на треснувшую обивку дивана, и свернулся в позу эмбриона, не чувствуя, как пружина впивается в бок, пытаясь украсть тепло моего тела. Я снова видел своего друга, небрежно сидящего в кресле, сдержанного и подтянутого, хранящего редкую улыбку на сведенных губах.
- Зачем тебе это место?
Все тот же строгий дорогой костюм и начищенные до блеска ботинки. Я поднял голову, вглядываясь в его лицо, словно боясь ошибиться. Мои слова продираются сквозь бесконечное расстояние в несколько дюймов, чтобы осесть на холодном мраморе губ. Смешно разговаривать с теми, кто ушел навсегда. Смешно и жутко.
- Я приходил сюда, чтобы побыть собой. Хотя бы пару часов.
- Не понимаю… - голова упорно клонилась к подушке, погрязая в удушающем сне.
- Ты должен понять, - он укоризненно качает головой, - Вся трагедия человеческой жизни заключается в том, что люди - подавляющее их большинство - не могут реализовать свои мечты и желания. Кого-то любят, а кого-то нет. С самого рождения человека, кто-то кладет на его лоб длань, означая тем самым его кастовую принадлежность, которая будет напоминать едким гноящимся ожогом на протяжении всей гребанной жизни. Остается только соответствовать имиджу, у кого-то имидж выдержанного аристократа, у кого-то неудачника продающего себя за гроши, как дешевая уличная проститутка. Иногда начинает казаться, что имидж - это и есть жизнь...
Он внимательно смотрит на меня, и меня пробирает озноб, хотя я стараюсь думать, что это просто сквозняк.
- И что?
- В какой-то момент я понял, что не выношу тишины. Это было все равно что оставаться наедине с собой, когда ты начинаешься слышать, что происходит у тебя внутри. Это сводило с ума сильнее всего. А потом появилось это место, как ты видишь, тут много пластинок. Сюда я приходил на протяжении десяти лет, здесь не нужно никому ничего доказывать, тут я раздевался больше чем донага, и это были мои самые счастливые минуты.
Он улыбнулся чуть смущенно, немного по-детски, как будто никто из взрослых не догадался о его маленькой шалости. А я думал, что вижу этого человека впервые.
- Мне тебя жаль…
Губы снова сжались в тонкую жесткую полоску, а лед в глазах полоснул бритвой, так что я пожалел об упущенном моменте.
- У тебя нет и этого.
- Выходит, я совсем тебя не знал?
- Ты и себя толком не знаешь, - он ободряюще улыбнулся, поощряя расспрашивать дальше.
- Скажи мне, как ты сейчас?
Он задумался, размышляя, как мне ответить.
- Мало сплю по прежнему. Люди думают, что по ту сторону они отоспятся, но, на самым деле, мертвые теряют сон, - он снова улыбнулся той незнакомой улыбкой, которая никогда не показывалась при жизни, и поднялся с кресла, отряхивая лацканы пиджака в изысканно-небрежной манере, свойственной только ему, - мне пора. Удачи.
- Постой! – я дернулся за ним, выбираясь из объятий мутного сна. Я был один в темной комнате среди мусора. За окном в предательской ночи протяжно завыл клаксон сирены.
Когда я вышел, хозяин мирно протирал бокалы за стойкой. Оценивающе посмотрел на мою изгвазданную куртку и понимающе усмехнулся.
- Вы долго для первого раза.
Я нахмурился и заказал кофе. Глянцевая нефтяная поверхность ритретто молчаливо отражала мое лицо.
- Ваш друг был хорошим человеком, с юмором. Всегда шутил.
Я поднял глаза на мужчину. Тому было на вид лет сорок, только глаза выдавали, что ему было гораздо больше. Новый укол, похожий на зависть - этот человек видел то, о чем я совсем не догадывался.
- Да, наверное. Я смогу пользоваться этой комнатой и дальше?