О неведенииПробуждения в квартире Лии всегда были приятными. Рассвет облизывал кожу нежно-розовым, мягко выпутывая из объятий сна. Я вдыхал полной грудью и открывал глаза. Лиа уже сидела на коленях перед большим зеркалом и расчесывала длинные волосы цвета венецианской меди. Она была после душа, голая и обманчиво-уязвимая. Робкие лучи солнца путались в этих шикарных волосах и, кажется, умирали от зависти. Веснушки разбегались между выпирающих лопаток вместе с редкими каплями воды. Лиа мерно расчесывала гребнем каждый локон, сверху вниз, и обычно это приносило ощущение покоя и реальности в мою душу. Я мог долго лежать в постели, притворяясь спящим, и просто на нее смотреть.
Потом мы неспешно завтракали, моя девушка целомудренно клевала меня в щеку и мчалась на работу. Сейчас она занималась флористикой или какой-то еще ерундой, что было довольно странно, учитывая ее предыдущий род деятельности. Но мы все изменились после смерти Сэмюэля. Она начала выращивать амариллис и герань, а я – посещать комнаты с призраками.
Со стороны казалось, что между нами все также как и всегда. Мы обсуждали ее и мою работу, покупки в Хэрродс, вечер у друзей и просмотренные фильмы. Но нас преследовало молчаливое табу. Сэмюэль и комната. И все связанное с прошлой работой Лии и той злополучной ночью, когда я едва не придушил свою девушку. Все это стало зоной отчуждения между нами, грозя вскоре перерасти в молчание. На самом деле молчания не существует. Молчание – это разговор со знаком минус. Мы болели им мучительно как оспой, оставляя внутри маленькие зудящие расчесанные кратеры несказанных слов. И сейчас все эти слова, годы несказанных слов медленно растекались между нами словно горючее. Я боялся, что мы не выживем в этом пожаре.
Талантливого выпускника Оксфорда, Сэмюэля Игнациуса Транси, ждала Международная Ассоциация Юристов, но, как оказалось, у него были свои планы. Когда мой друг объявил, что собирается заняться частным сыском, все были, по меньшей мере, удивлены. Лиа была инспектором Скотленд-Ярда, до того момента, как он каким-то образом не переманил ее к себе. Они никогда не встречались и не спали друг с другом. Это я знал точно, но вместе с этим я знал, что Лиа была отчаянно и безнадежно влюблена.
Что между ними произошло, я так и не понял, однако спустя несколько дней знакомства, у нас с Лией закрутился бурный роман, который перешел в нежную привязанность, довольство и сытость. Нам хватало друг друга, и мы по возможности старались сделать друг друга счастливее. Иногда мы ссорились, иногда мне казалось, что я действительно люблю ее той самой любовью и не смогу без нее жить.
Мы всегда возвращались друг к другу. Она любила Сэмюэля. С этим можно было жить. Его любили все, восхищались им, боготворили. Но любила ли она меня? Этим вопросом я болел особенно страшно.
Я, как обычно, поздоровался с барменом, и, как обычно, не стал задерживаться. Это была традиция, сложившийся ритуал, а ими не следовало пренебрегать. Я вошел в комнату и огляделся. Солнечный свет еле пробивался сквозь грязные стекла, мелкий мусор под ногами. Ладонь скользит матовому покрову столешницы, под ногти врезается стеклянная крошка. Запах тусклой пыли и мужского парфюма. Так пах Сэмюэль, но сейчас его здесь нет. Просто улыбка Чеширского кота без самого кота. Я встаю в дорожку солнечного света.
Батарея напротив вся в потеках бурой слизи, сверху возвышается подоконник-пепельница. Нестерпимо хочется чистоты. Когда проводишь в жизни генеральную уборку, все встает на свои места. Находятся потерянные друзья, завалявшиеся за диваном и на антресоли в полиэтиленовых мешках, а человеческий мусор в тех же мешках отправляется на свалку. Я беру замусоленную тряпку и начинаю медленно мыть пол. Сколько не старайся – мир всегда будет покрыт затхлой плесенью и ржавчиной. Но, так или иначе, иногда жить в нем становится вполне выносимо. Я задумчиво вожу тряпкой по полу, складываю мусор и вытираю пыль – медитация очищения в каждом действии. Беспокоит только безнадежный запах хлорки, от которого дерет горло.
Мои старания вознаграждены – теперь здесь даже уютно. Я сажусь на диван-честерфилд и проваливаюсь в прошлое. В прошлое моего лучшего друга и моей девушки, которое так и оставалось для меня загадкой до сих пор. Прошлое, о котором я поначалу не задумывался, но которое пришло ко мне само.
Я видел офис Сэмюэля и его кабинет, заставленный странными вещицами. По этому кабинету можно было ходить и наткнуться на соседство подлинной этрусской статуэтки и пары грязных вонючих ботинок, принадлежавших какому-нибудь несчастному пропавшему. Женская туфля в вазе, череп в тарелке с фруктами, серная кислота в чайной чашке. Я называл это соседством «Идиота» и порнухи «Megafuckers» на одной полке, но мой друг только отмахивался.
В этом самом кабинете, находились два человека. Сэмюэль сидел в своем кресле за столом, напротив него стояла взбешенная Лиа.
- Почему вы взяли меня на эту работу?
Сэмюэль помолчал, словно действительно задумался над этим вопросом. В серых глазах отразился намек на развлечение, но тут же угас.
- Потому что ты красивая.
- Только поэтому? – возмущению Лии не было предела. Она уперлась ладонями в стол.
- Да, и я не понимаю, почему ты кричишь, Морган, и отнимаешь мое время.
Скука в голосе моего друга была неподдельной.
- Я много сделала для того, чтобы стать лучшей. Я работала!
- Но не стала. С твоей внешностью ты могла бы быть киноактрисой или фотомоделью, выйти замуж за денежный мешок и быть счастливой домохозяйкой с двумя очаровательными малышами, но ты пошла работать в Скотленд-Ярд. Роскошные женщины не идут работать в полицию, если у них внутри что-то не сломано. В тебе есть какой-то изъян, Морган.
Когда Сэмюэль хотел, он мог быть чертовым бесчувственным ублюдком. Лиа стояла, приоткрыв рот, словно из нее выбили весь воздух звонкой пощечиной.
- Расскажи мне, тебя изнасиловал отчим? Твой парень оказался наркоманом и отморозком?
После продолжительного молчания Лиа ответила, едва разжимая сведенные губы.
- Мой отец был инспектором полиции. Он покончил жизнь самоубийством за две недели до выхода на пенсию без объяснения причин.
Сэмюэль смотрит на нее и долго молчит. Ему ее не жалко, он просто складывает паззл, и когда работа будет закончена, он найдет лучший способ взаимодействия с Лией и перестанет ее замечать. Так было много раз, и я всегда гадал, почему не пополнил список тех, кто остался за бортом.
- Ты живешь во власти иллюзии, что можешь исправить все несовершенное. Поэтому ты пошла на эту работу. А еще ты чувствуешь изъян во мне, и хочешь спасти меня любой ценой. Ты в нужде, и поэтому твоя любовь так напоминает благотворительность. Заведи себе щенка, Морган.
Лиа молча разворачивается и выходит из комнаты, Прошлое отпускает меня, рассеивается как дурной маковый сон. Я снова в комнате, прошло несколько минут. Сэм сидит на чистом теперь подоконнике и смотрит в окно.
- Ты испортил мою комнату, - вздыхает он, впрочем, я не слышу в его голосе осуждения, - но я надеюсь, получил ответ на свой вопрос.
- Когда был этот разговор?
- На следующий день я вас познакомил. Лиа воспользовалась моим советом и завела себе тебя.
- Почему ты ничего мне не сказал?
Ощущение того, что все мои отношения напоминают бутафорию для дешевой мелодрамы не проходило ни на секунду. Все неправда, ложь-ложь-ложь.
- Тебе это было нужно, Патрик. После того, как ты нашел себе девушку, мы снова смогли общаться.
- Да, так и было…
Сэмюэль был прав, в очередной раз.
После одного случая, все шло к черту, я метался, как утлое суденышко без руля и не мог войти в фарватер, но Лиа стала моим якорем и прочно прибила меня к земле. Все было разыграно как по нотам, и я бы мог и дальше жить, не зная подробностей, счастливый в своей избранности. Сейчас же во мне плескалось только острое чувство, что меня поимели те, кого я любил больше жизни.
Я курю на внешней лестнице, сидя на железных ступенях. Здесь всегда лежит пачка сигарет на черный день. Не бог весть какие и дешевые, но это только к лучшему – помогает сосредоточиться на другом. А через полчаса лежу на подсыхающем полу комнаты, царапаю ногтями потемневшее дерево, скулящий как собака, жалко растирающий слезы грязными ладонями.
Я никогда не позволял им оставлять мокрые следы на щеках. Ядовитые и злые, как шарики ртути, они стекали внутри прямо в горло. Но здесь все иначе. Здесь только лица и голоса, и с ними можно говорить, обвинять их, проклинать или благодарить. И рыдать по-детски, отчаянно шмыгая носом, пока не заболит голова. Пока не придешь в себя, и не станет стыдно. Пока кожа с пальцев не начнет свисать прозрачными лоскутами, пока кровь не брызнет на подсыхающий пол и не смешается с грязной влагой. Мое тело чувствует за меня.
Я еще долго лежал на полу, расчленяя иллюзии и выдуманного себя.