О...Бесконечная ночь снова заставляет задуматься о всякой ерунде. (Ох, эта «ерунда», раньше я бы написал – «хуйня».) Что-то снова мешает мне стать по ночам, и если бы это была нечистая совесть, но за мной давно не водится никаких грешков. Это место позабыто и позаброшено, как и все места, где мне доводилось когда-либо побывать. Удивительная человеческая потребность привязываться к чему-то у меня атрофирована едва ли не полностью. К своему стыду, я так и не приобрел ни одной пагубной вредной привычки. Мой алкоголизм, курение и эпилептические припадки вполне соответствуют норме, а в некоторых случаях удручающе скучны. А ведь были чудесные возможности стать первосортным наркоманом и похерить свою жизнь с огоньком.
Самое больное для меня – это осознание чужой правоты. Когда какой-нибудь умник пытается препарировать твои воспаленные проспиртованные мозги, ты сидишь и посмеиваешься, потягивая коктейль через соломинку. В самом деле, что он может сказать такого, что станет для тебя новостью. Но одна вскользь брошенная фраза, и ты словно моллюск без раковины, и сейчас в твою нежную плоть вонзится металл, чей-то жадный рот высосет из тебя все соки, а раздавленные обглоданные кости выкинут на помойку.
Это тоска по себе прежнему, по тому, кого не вернуть, бесчисленными пьянками, скуренными сигаретами и вереницей смутно знакомых лиц. По тому времени, когда был и один путь, и тысяча путей, когда решение всех проблем было простым и естественным, как дыхание. Когда у тебя всегда был туз в рукаве, а ты – обаятельно ухмыляющийся шулер знал, что уж кто-кто, а ты не пропадешь. Когда ты не сомневался в себе и своих поступках, и всегда ставил на красное…
Зима в этом городе затянулась, как удавка на шее висельника, и ему не помешало бы что-то кроме запаха оттаявшего собачьего дерьма. Что-то вроде маленького чуда.
О....