Королева Маб
Об услугахРомантичные убийцы всегда желанны для толпы, чьи головы из папье-маше уже пялятся на тебя в надежде распнуть на кресте и воткнуть пару копий под ребра. Для верности. Но крови не будет, ведь для наказания тебе достаточно себя самого.
Я просыпаюсь, хватая воспаленным ртом воздух, словно выброшенная на берег кефаль. Тугой канат простыни тянется за мной, не отпускает, пеленая колени. Мой доппельгангер крепко привязан ко мне, хуже, чем нелюбимая жена, требует от меня еженощных воздаяний. Я разучился считать время секундами. Время этих ночей измеряется застывшей коростой воска и ровно одной мелодией отчаяния…
…Я захожу в комнату, обглоданную сумеречной тишиной, где неверные тени стерегут агонию моего друга, создавшего полонез для своей смерти. Отблески чахоточных свеч делают его похожим на старца, чье лицо перепахано лишними годами существования, что достались ему по ошибке небесной канцелярии. Я захлопываю за собой дверь.
- Антонио!
Он чуть пьян, снова возбужден идеей, которая неприкрыто обнажается в открытом взоре, бьет током, подзывая ближе, как антрацитового мотылька манит открытый огонь. Его как всегда отчаянно много, так что я начинаю впитывать его маленьким экзальтированное безумие, которое проходит когтями озноба по моему загривку. На него приятно смотреть, приятно и горько, потому что он – доказательство того, что ты не преуспел.
- Посмотри, Антонио, я закончил реквием.
Он дает мне в руки ноты, а сам садится за фортепиано. Я, подкошенный музыкой, оседаю в кресле и застываю соляным столбом. Эта немыслимая гармония, выходящая из лакированного чрева инструмента, бьет под дых и выворачивает внутренности. То, что он творит, слишком изумительно, чтобы быть по достоинству оценено этим веком. Моя любовь к прекрасному станет для него моим подарком.
Я постигал музыку путями патологоанатома. Разделывал ее на клавишах и листах бумаги, и затем собирал снова, приводя ее к гармонии и ритму. Стройное вдохновение математики и вивисекция, казавшиеся мне вернее иных способов, были также бездушны, как раздавленный телегой голубь, который мог бы летать, но чего-то не доставало. Тогда я перестал есть и пить, только, забыв обо всем, жег свои партитуры и холодно смотрел, как пылая они исчезают легким дымом в кишках дымохода. Нерону для вдохновения требовалось сжечь Рим.
Он заканчивает, поворачиваясь ко мне. Его лицо снова освещает внутреннее ликование, словно кто-то внутри него бьет в набат.
- Это потрясающе.
Долгий глоток из жерла заботливо подставленного кубка, сочное воздаяние музе от вечного его раба. Я смотрю, как судорожно двигается его горло, как легкая капля стекает из уголка рта, теряясь за несвежей паутиной кружевного воротника.
- Мой черный человек будет доволен, - он откидывается на кресле, огонь в его глазах утихает, словно где-то там идет дождь, - Я смертельно устал.
- Спи, Амадей…- Я кидаю последний взгляд на неподвижную фигуру, неловко касаюсь ледяными пальцами его спутанных волос, боясь обжечься, и пропадаю в объятиях ночи.
Все злодейства совершаются в темное время суток под звуки пьяной виолончели. Все убийцы возвращаются на места своих преступлений, хотя бы во сне, раз за разом… А ведь я оказал ему услугу. Умереть – это значит проснуться где-то еще.
Я просыпаюсь, хватая воспаленным ртом воздух, словно выброшенная на берег кефаль. Тугой канат простыни тянется за мной, не отпускает, пеленая колени. Мой доппельгангер крепко привязан ко мне, хуже, чем нелюбимая жена, требует от меня еженощных воздаяний. Я разучился считать время секундами. Время этих ночей измеряется застывшей коростой воска и ровно одной мелодией отчаяния…
…Я захожу в комнату, обглоданную сумеречной тишиной, где неверные тени стерегут агонию моего друга, создавшего полонез для своей смерти. Отблески чахоточных свеч делают его похожим на старца, чье лицо перепахано лишними годами существования, что достались ему по ошибке небесной канцелярии. Я захлопываю за собой дверь.
- Антонио!
Он чуть пьян, снова возбужден идеей, которая неприкрыто обнажается в открытом взоре, бьет током, подзывая ближе, как антрацитового мотылька манит открытый огонь. Его как всегда отчаянно много, так что я начинаю впитывать его маленьким экзальтированное безумие, которое проходит когтями озноба по моему загривку. На него приятно смотреть, приятно и горько, потому что он – доказательство того, что ты не преуспел.
- Посмотри, Антонио, я закончил реквием.
Он дает мне в руки ноты, а сам садится за фортепиано. Я, подкошенный музыкой, оседаю в кресле и застываю соляным столбом. Эта немыслимая гармония, выходящая из лакированного чрева инструмента, бьет под дых и выворачивает внутренности. То, что он творит, слишком изумительно, чтобы быть по достоинству оценено этим веком. Моя любовь к прекрасному станет для него моим подарком.
Я постигал музыку путями патологоанатома. Разделывал ее на клавишах и листах бумаги, и затем собирал снова, приводя ее к гармонии и ритму. Стройное вдохновение математики и вивисекция, казавшиеся мне вернее иных способов, были также бездушны, как раздавленный телегой голубь, который мог бы летать, но чего-то не доставало. Тогда я перестал есть и пить, только, забыв обо всем, жег свои партитуры и холодно смотрел, как пылая они исчезают легким дымом в кишках дымохода. Нерону для вдохновения требовалось сжечь Рим.
Он заканчивает, поворачиваясь ко мне. Его лицо снова освещает внутреннее ликование, словно кто-то внутри него бьет в набат.
- Это потрясающе.
Долгий глоток из жерла заботливо подставленного кубка, сочное воздаяние музе от вечного его раба. Я смотрю, как судорожно двигается его горло, как легкая капля стекает из уголка рта, теряясь за несвежей паутиной кружевного воротника.
- Мой черный человек будет доволен, - он откидывается на кресле, огонь в его глазах утихает, словно где-то там идет дождь, - Я смертельно устал.
- Спи, Амадей…- Я кидаю последний взгляд на неподвижную фигуру, неловко касаюсь ледяными пальцами его спутанных волос, боясь обжечься, и пропадаю в объятиях ночи.
Все злодейства совершаются в темное время суток под звуки пьяной виолончели. Все убийцы возвращаются на места своих преступлений, хотя бы во сне, раз за разом… А ведь я оказал ему услугу. Умереть – это значит проснуться где-то еще.
@темы: cycle "Dead Faces"