Королева Маб
No nameПосле того, как я выздоровел, наступили сладкие дни разгула и разврата. Незаметно подходила середина февраля, и в витринах появились гигантские сердца, а люди, словно обезумев, начали сметать с витрин шоколад в красивых коробках и херувимов из глазури с пухлыми щечками.
От нас было невозможно отвести взгляд. Венди вся в белом: белое платье, элегантное теплое пальто, жемчуг в ушах и на лебединой шее. Во флере задумчивой отстраненности звучит мраморная холодность. И я – эдакая хитроглазая бестия с дружелюбным оскалом на губах. Рваные джинсы в облипочку. меховая куртка, множество бус на голой шее и сапоги на каблуках. Запястье щекочет фенька из перьев, и сам я, встрепанный, похожий на взъерошенного воробья, выдувающий пузыри из фруктовой жвачки бесстыжими губами. Более непохожих людей нельзя было представить вместе.
Меня пустили на переднее сиденье понтиака, и так мы колесили по Англии, нигде подолгу не задерживаясь. Мы подвозили попутчиков и туристов с вокзалов. Спаивали их, предлагали попробовать травки, а потом сматывались с их деньгами. Спали на переднем сиденье, на заднем обычно пили виски, забираясь пальцами под одежду, и тихо ласкали друг друга, как два бездомных щенка, изголодавшихся по любви. Еще чаще мы просто лежали обнявшись, и я пел для Венди разные песенки, детские, застольные, народные баллады и рождественские гимны, все что знал когда-то. Я видел, что ей нравилось, хотя она и молчала.
Так мы отмечали день святого Валентина, расстелив на широком капоте авто одеяло, завернулись в теплые шубы и лежали под россыпью звезд, укрывшись шерстяным пледом. Светила полная луна, тревожного красного цвета, висевшая среди неба, словно спелая черешня. Мы пили виски прямо из горла и закусывали шоколадными конфетами с ванильной помадкой внутри. Так мы специально долго держали шоколад в пальцах, чтобы потом можно было слизать его языком или дать попробовать на вкус в пьяном медленном поцелуе. У нас оставалось немного кокса. После того, как я понюхал, мы обнялись и долго говорили. Вернее говорил я, а Венди так и не произнесла ни слова, только щелкала зажигалкой, прикуривая для нас сигареты.
Я рассказал ей, что никогда не знал своих родителей. Мать оставила меня в доме святоши в черный вторник двадцать четыре года назад. Меня растила женщина, которую я называл исключительно старой потаскухой, сколько себя помнил, хотя она не сделала мне ничего плохого. Рассказал ей про воскресную школу и хор, в котором меня приметил отец Томас и взял под крыло. И совсем тихо шептал про то, как начал осознавать свою природу, свое истинное влечение, но не захотел прятать это, и потому стал изгоем и парией, а отец Томас первым предложил ему уехать подальше. Под конец своего повествования я почти плакал.
- Это было паршивое время, полное бессильной ярости и шрамов.
Венди сжала мое лицо в ладонях и поцеловала, скользнув языком в рот. Я почувствовал, как тоска перестает скручивать внутренности и отпускает сердце.
- Хочешь, мы отыщем твою настоящую мать?
Я посмотрел на нее недоверчиво. Чем руководствовалась Венди в своих желаниях и поступках, оставалось для меня загадкой.
- Я ничего о ней не знаю… нужно ехать в Уиндермир, а я поклялся никогда туда не возвращаться.
Она только похмыкала, начиная сворачивать одеяла. Кокс и алкоголь не давали спать, мы могли ехать несколько часов, если не нарвемся на патруль.
Уже сидя в салоне, я заметил большую коробку в форме сердца, о которой все время хотел спросить.
- Венди, что в этой коробке?
Она завела мотор, глядя вперед и плавно выруливая на дорогу.
- Подарок принца, чтобы я всегда могла к нему вернуться.
Ангел никогда не рассказывала ничего о своей жизни, это было чем-то вроде откровения.
- А ты вернешься?
Она посмотрела на меня снисходительно и немного печально.
- Я не знаю, птичка Вив.
От нас было невозможно отвести взгляд. Венди вся в белом: белое платье, элегантное теплое пальто, жемчуг в ушах и на лебединой шее. Во флере задумчивой отстраненности звучит мраморная холодность. И я – эдакая хитроглазая бестия с дружелюбным оскалом на губах. Рваные джинсы в облипочку. меховая куртка, множество бус на голой шее и сапоги на каблуках. Запястье щекочет фенька из перьев, и сам я, встрепанный, похожий на взъерошенного воробья, выдувающий пузыри из фруктовой жвачки бесстыжими губами. Более непохожих людей нельзя было представить вместе.
Меня пустили на переднее сиденье понтиака, и так мы колесили по Англии, нигде подолгу не задерживаясь. Мы подвозили попутчиков и туристов с вокзалов. Спаивали их, предлагали попробовать травки, а потом сматывались с их деньгами. Спали на переднем сиденье, на заднем обычно пили виски, забираясь пальцами под одежду, и тихо ласкали друг друга, как два бездомных щенка, изголодавшихся по любви. Еще чаще мы просто лежали обнявшись, и я пел для Венди разные песенки, детские, застольные, народные баллады и рождественские гимны, все что знал когда-то. Я видел, что ей нравилось, хотя она и молчала.
Так мы отмечали день святого Валентина, расстелив на широком капоте авто одеяло, завернулись в теплые шубы и лежали под россыпью звезд, укрывшись шерстяным пледом. Светила полная луна, тревожного красного цвета, висевшая среди неба, словно спелая черешня. Мы пили виски прямо из горла и закусывали шоколадными конфетами с ванильной помадкой внутри. Так мы специально долго держали шоколад в пальцах, чтобы потом можно было слизать его языком или дать попробовать на вкус в пьяном медленном поцелуе. У нас оставалось немного кокса. После того, как я понюхал, мы обнялись и долго говорили. Вернее говорил я, а Венди так и не произнесла ни слова, только щелкала зажигалкой, прикуривая для нас сигареты.
Я рассказал ей, что никогда не знал своих родителей. Мать оставила меня в доме святоши в черный вторник двадцать четыре года назад. Меня растила женщина, которую я называл исключительно старой потаскухой, сколько себя помнил, хотя она не сделала мне ничего плохого. Рассказал ей про воскресную школу и хор, в котором меня приметил отец Томас и взял под крыло. И совсем тихо шептал про то, как начал осознавать свою природу, свое истинное влечение, но не захотел прятать это, и потому стал изгоем и парией, а отец Томас первым предложил ему уехать подальше. Под конец своего повествования я почти плакал.
- Это было паршивое время, полное бессильной ярости и шрамов.
Венди сжала мое лицо в ладонях и поцеловала, скользнув языком в рот. Я почувствовал, как тоска перестает скручивать внутренности и отпускает сердце.
- Хочешь, мы отыщем твою настоящую мать?
Я посмотрел на нее недоверчиво. Чем руководствовалась Венди в своих желаниях и поступках, оставалось для меня загадкой.
- Я ничего о ней не знаю… нужно ехать в Уиндермир, а я поклялся никогда туда не возвращаться.
Она только похмыкала, начиная сворачивать одеяла. Кокс и алкоголь не давали спать, мы могли ехать несколько часов, если не нарвемся на патруль.
Уже сидя в салоне, я заметил большую коробку в форме сердца, о которой все время хотел спросить.
- Венди, что в этой коробке?
Она завела мотор, глядя вперед и плавно выруливая на дорогу.
- Подарок принца, чтобы я всегда могла к нему вернуться.
Ангел никогда не рассказывала ничего о своей жизни, это было чем-то вроде откровения.
- А ты вернешься?
Она посмотрела на меня снисходительно и немного печально.
- Я не знаю, птичка Вив.
@темы: bitches
-
-
23.12.2011 в 02:09-
-
23.12.2011 в 03:51