Мертвые глаза в паутине ресниц

♪ О бесполезных размышлениях

Иногда мне кажется, что я мертв. Уже много лет я разговариваю, мои руки пишут, губы убедительно шевелятся, а тело упруго прогибается под другими телами. Но внутри остались только темно-серые хлопья, которыми обычно наполняют пепельницы. Иногда убедительные аргументы о том, что я существую, заканчиваются, и тогда я делаю странные вещи.
Эта дрянь ощущается в венах, как битое стекло. Я дурею от того, как тысячи булавок впиваются в мои нервные окончания, благо под слоем косметики не видно, как они топорщатся. С другой стороны, что ждать от человека, который выглядит так, как будто всегда под кайфом. Просто сейчас мертвая манерность и глухой голос. Губы высасывают душу через длинную мерную трубку мундштука, и кажется, сейчас будет слышно, как остатки ее ссыпаются в урну для праха. Все, к чему мне хочется прикоснуться, становится ледяным.
Мои эмоции - это всего лишь скомканная бумага, испачканная бурыми потеками засохшей крови. Картон, один картон.
Сейчас я мертвее, чем был до. Интересно, есть ли предел у смерти? Как у интегральной функции. Можно ли описать ее одним математическим уравнением, вереницей четких иксов и игреков? Один мой знакомый с физико-математического факультета говорил, что знал формулу любви, а я не верил и спорил до хрипоты... Боялся поверить, что все в этой жизни просчитало и взвешено, как в азартной игре, где не ты шаришь под юбкой у ветреной Фортуны, а всего лишь побираешься объедками с барского стола.
Интересно, если бы спросили, что я был за человек? Nobody knows.
Он был бесподобный и безнравственный. Его высветленные волосы не сочетались ни с одним нарядом, а пальцы любили карты, оружие и сильные тела, ослепленные желанием. Он снился горящим юнцам и бесстыдно раздевался, но резал пальцы, чтобы не прикасаться к тому, кто действительно нужен. Он продавал свою душу за медяки, чтобы хватило на выпивку, но она всегда возвращалась к нему, как брошенная собака, которая лижет хозяину руки, забывая о палке. Многие пытались его приручить, но не понимали, что нельзя приручать миражи.
На самом деле я сам не знаю, что я за человек. Слова, написанные мной, ничтожны и субъективны, а я так и не потрудился найти достойного библиографа, а потому обо мне не будут помнить.
Впрочем даже это не важно. Я думаю, что каждый шрам, каждый рубец, каждый синяк или засос - это маленький вензель с витиеватой подписью "Думай обо мне. Вспоминай меня". И наверное, это действительно имеет значение.

---

Это жизнь

♪ Об итогах

Город, который всегда ассоциировался у меня с мокрым асфальтом. Только яркие пятна, я не помню дней и чисел. Удавшееся путешествие всегда похоже на жесткий трип: ты не можешь сказать наверняка, что точно с тобой происходило, здесь главное, что это происходило именно с тобой.
Бодрствование в ночи. Эта музыка The Verve всегда ассоциируется у меня с дорогой. Ледяное дыхание кондиционера пробивает насквозь. Взлет закладывает уши. Слишком много кофеина движется по перепутьям вен. Бри с белой плесенью на завтрак. Количество фриков на один квадратный метр превышает все разумные пределы. Я веселюсь. Резиденция под прозрачным куполом и медленная прогука на катере. Кто-то держит меня за руку. Я улыбаюсь - Ich liebe dich nicht. Дворцы и парки. Город как маленькая картинная галерея. Как полотно любителя кубизма. Маленькие ухоженные домики утопленные в старине. Еврейское кладбище - мрачное угодье смерти. Топография террора как на ладони. Я не чувствую жалости. Все мы ложимся спать в обнимку с собственной смертью. Швейцарское сырное фондю и теплый вечер в кафе. Раздирающий на части кашель. Я снова болею самой мерзкой формой простуды.
Это страна некрасивых женщин и потрясающих мужчин. Беркхайн. Много музыки, много секса, много грязи. Битое стекло под ногами хрустит как сухая кость. Пьяная ночь, когда ты хочешь чего-то. Чьих-то рук и губ, безымянных и ускользающих с рассветом. На утро саднят губы и шея. Секс-шопы, покупать там весело. Лицо продавца говорит, что упаковка какого-нибудь дилдо - это очень ответственное дело и нечего тут ухмыляться. Я не ухмыляюсь, просто мне очень весело. Презервативы россыпью - это бодрит, не так ли?
Я почти дома. Следующий город кричит на меня чайками и бежит под ноги холмами. Голову рвет от близости дома и странной вседозволенности. А еще куча свободного времени и желание его убить. Магазины следуют один за другим. Я не помню, кто начинает первым. Мы кладем вещи в карман и не платим за них. Какие-то мелкие пустяки: брелки, магниты, пилки для ногтей и шейные платки. А потом выходим на улицу и смеемся от приятного адреналина, стучащегося в сердце. Маленькая шалость, маленький общий секрет. Старые дома, белокаменная высь собора, дьюти-фри, ряды магазинов и новая вещь, взятая без спроса. Потребность куда-то деть еще два часа. Клептоманами становятся от переизбытка свободного времени в организме. Мне так нравится тот павлин...
Рейс. Снова душащий кашель. Я возвращаюсь в себя и к себе. Беспутный ребенок, кажется, никогда не повзрослеет. Мой родной город по традиции встречает меня дождем.

---

Home, sweet home

♪ О дороге к дому

Утро. Долгая дорога к дому, усталые светофоры, захлопывающие пасть за сонными путниками, и город, пропускающий машины к себе в нутро. Я хочу спать и тихо собираю свои сны на заднем сидении авто. Из битого стекла, бисера пота тех липких видений, извечного статуса инвизибл, капель крови у рта, вырванных листов блокнота в клетку. В последнее время в моей жизни стало слишком много пустых бутылок и пустых глаз...
Я всегда думал, на что это похоже, когда ты переполнен словами. По ощущениям, это как будто желудок набит спятившими дерущимися крысами. А потом ты блюешь лепестками роз, темными, как куски сырой печени с острым запахом ржавчины. Если все мои слова стоят дороже, чем бумага для их печати, значит это дивное небо я копчу, можно сказать, не зря.
Я все-таки засыпаю под мерное шуршание колес по асфальту. Мне снится Джокер, протягиващий револьвер.
- Помотри на историю, что ты видишь? - сухо шепчет мне он, поблескивая слепыми бельмами глаз. - Великих мертвецов. Когда ты мертв, все, что ты сделал - становится интересным.
Револьвер все еще ревниво хранит тепло его неживой руки, костлявой, состарившейся под юбкой у Фортуны. Я всегда играл на стороне Джокера и по его правилам. Я никогда не проигрывал. Дуло у виска успокаивает, холодит, словно анастетик. Бах!
- Мы приехали, - голос водителя вырывает из сна, в котором я уподобился великим бессмертным. Я достаю из кармана джинс две смятые бумажки и закуриваю сигарету перед домом. В шесть утра удивительно тихо и никого нет.
Единственное, чего я хочу - мне, как умирающей кошке, сейчас нужно побыть одному.

---

Nice to meet you

♪ О друзьях

Я легко знакомлюсь с людьми и также легко расстаюсь.
Существует множество способов сблизиться с незнакомым человеком: мелкий моросящий дождь, скуренная в торопливом молчании сигарета, неслучайно забытая зажигалка. В трехчасовой ожидании в консульстве сегодня познакомился с двумя хипстерами, и одной мировой теткой, любящей путешествовать автостопом. Все мои друзья - одноразовые.
Каждый незнакомец закрытая книга для меня. Можно рассказывать о себе, что угодно, чувствуя, как тебе платят той же монетой. Этакая игра в случайных попутчиков. Я охотно верю всем историям, тогда мир не кажется заполненным педантами, снобами и тоскливыми гопниками без выдумки.
С друзьями очень много мороки, они хотят разнообразия, даже когда ты этого не хочешь. Их нужно удивлять. Они приходят в твой дом, оставляют у тебя свои зубные щетки и носят твои футболки, а потом в один прекрасный день не возвращаются. Просто больше нечего давать друг другу.
Этого парня в магазине продажи инди музыки, кажется, зовут Грэг. Он все никак не может меня запомнить, и это меня умиляет. Мне кажется, это потому что он жестко долбает какую-то ядерную наркоту. Но Грэг улыбается как Иисус, завидев меня, хотя кое-кто утверждает, что Иисус не смеялся. Пять минут разговора о какой-то группе, а потом о другой, и он говорит мне, что я - классный чувак. Я понимаю, что через семь он предложит вместе пойти с ним на концерт тех самых парней, рубящих нюрэйв. Самое время уматывать.
Иногда я сам поражаюсь, насколько все просто. Здесь главное не перебарщивать и не быть навязчивым - это утомляет, и собеседник начинает думать, что ты просто лузер, и тебе не с кем общаться. Всегда должно присутствовать ощущение того, что темы для разговоров могут исчерпаться, и мы разойдемся по своим делам, не испытывая при этом неловкости. Никто не терроризирует, не пытается играть на привязанности. Это и есть свобода.
Я волен идти направо или налево, могу сыграть сучку, а могу малышку с глазами Бэмби, и все это прокатит за чистую монету. Я никогда не называю свое настоящее имя, у меня слишком много выдуманных, соответствующих моему настроению.
- Можно попросить у тебя сигаретку? Кстати я Алекс...
- Вау, у тебя в плеере такой же плейлист как и у меня...а я Крис.
- Холодно, да? Может по кофе? Ага, а я...
Простота - вот что подкупает. Можно множество раз оказываться на пороге, когда тебе открыли дверь, зовут в дом, говорят, что ты классный чувак, вручают ключи и наливают текилы, но избежать стадии, когда следует расстаться с выжатым, как лимон, другом. Знаете любимую фразу "Мы больше ничего не можем дать друг другу"? По кому-то звонит колокол. Люди, имеющие схожие интересы, фаны кино или музыки сходятся быстрее, чем все остальные. Мы расстаемся по-поросячьи счастливыми, чтобы больше не встречаться.
Но держаться на границе сложнее всего, нельзя нарушать равновесие, а то из двух милых незнакомцев мы превратимся в приятелей, что вначале зашкалит кайфом, запенится пивом и застучит бильярдными шарами, а потом начнет увядать и покроется коростой из уникальности, индивидуальности и защиты собственного мнения. Пока мы на нейтральной территории, все сулит возможности, а не исход. Стоит только ответить: "Да!", как мы пересекаем черту. Я больше не верю в друзей на всю жизнь, поэтому незачем травмировать друг друга.
Не то чтобы я никогда не хотел позвонить по некоторым впаренным мне номерам телефонов, но всегда себя останавливал. Мне всегда найдется с кем выпить пива или поговорить по душам. Мне всегда окажет моральную поддержку любой мало-мальски знакомый человек, потому что когда я смотрю вот так и хлопаю ресницами, мне сложно в чем-то отказать. Я всегда найду с кем заняться сексом, потому что когда я улыбаюсь вот так, кто-то готов начать раздеваться, забив на предлоги и прелюдии. Я с одинаковым мастерством бужу в людях то, что мне нужно, начиная от трогательной заботы, заканчивая тупой похотью, так зачем все усложнять привязанностью? Этот мир итак слишком сложен.
- Привет. Душно черт побери. В этом клубе никогда не работают кондиционеры... Аха, ну пойдем выпьем.

---

Мертвый король

♪ О путешествиях

Эта улица наполнена мертвыми глазами витрин, прозябающих под неоновым светом жалкой искусственной луны, похожей на дырявый кусок сыра. Много вязкой тишины елозит по ушам запрещенной частотой, облеченная в шипы пустота тротуаров, из каменной мостовой которых готова показаться раззявленная пасть аллигатора. Гротескные шпили сказочных замков скалятся, как гнилые зубы, выступая вперед и позади меня самодовольными шахматными фигурами. Здесь не живут, а выживают, разменивая секунды на века. Что реальность, а что галлюцинация, ты понимаешь в самый последний миг перед очередным событием.
Меня манит темное окно, в котором шевелится личинка антрацитовой тьмы. За толстым стеклом виден лишь силуэт, но я знаю, что он ждет меня во всем своем великолепии, разве что цвет истлевших манжет и пыль на вышитых золотом эполетах напоминает о том, что Людвиг мертв. Хрустальный гроб рушится, опадая тысячами искрящихся капель, изъеденный могильной гнилью. Его Величество делает шаг вперед, галантно и провокационно обвивая меня за корсаж, и дарует царапающий поцелуй высохшими губами в резьбу ключицы, щерится обнаженными деснами, куртуазно приглашая на медленный фокстрот. Меня пленяют его глазницы, за которыми я вижу слой болотной тины, залитой протухшей озерной водой.
Ветер ночного Мюнхена очень нежно лижет мою грудь, когда я ступаю по жемчужным плевкам и нитям спермы млечного пути. Я вижу, как блестят кости фаланг пальцев в просветах порванного пергамента кожи моего короля. Он гладит мои плечи, царапая до крови, и тихо оживает, а я млею от того, как натянуты канаты нервов. Наш с ним неспешный танец оканчивается с лучами заката, когда звезды, испещряющие небосвод дырами от пуль, сменяются на тонкие иглы рассветного загорающегося коловорота. Спасибо за чудную ночь, Ваше Величество.

Моя ночь нежна со мной, когда я курю ментоловую сигарету и думаю милых непристойностях. Я всегда буду недостаточно трезв, чтобы мыслить не абстрактными категориями. В любом случае, я всего лишь рассказал о своем маленьком приключении.

@темы: cycle "Dead Faces"

---

Это никогда не кончится

♪ О Фрейде

Голодная тьма пялится мне в окна широкими зрачками наркомана. Мои белые колени светятся в темноте, когда я лежу на умятых бессонницей простынях. Под лопатками копится едкая взвесь пота. Жар тела неумолимо приближает меня к точке накала, я чувствую, как я расту изнутри. Я смотрю в потолок и вижу в трещинах раззявленную пасть допельгангера, кричащего мне в лицо о моей скорой кончине. Я странно возбужден, так, словно моя мошонка завязана в тугой узел, над которой гордо возвышается приапическим стержнем древнего ухмыляющегося божка, восставший член. Я смотрю на свое болезненное возбуждение и утопаю в потоке боли. Мои руки, покоятся на бедрах, как изломанные сухие ветви мертвого дерева. В темноте они похожи на белесые клешни чудовища, обкусанные мраком. Хотя, быть может, это вовсе не мои. В одной руке тускло мерцает соцветие клинка, легко остужающее горячую плоть. Я боюсь боли, но еще больше я боюсь безысходности.
В ладони я ласково сжимаю свой член, другой пытался малодушно отсрочить момент, расписывая тонкой вязью внутреннюю сторону бедер, скольжу лезвием по лобку, оставляя тонкие рубиновые полосы. Я совсем скоро буду стерилен, как ангел. Возбуждение превращает боль в наслаждение кристальной чистоты, момент истины, которой достигали древние майя окуренные ароматом сальвии, ломающие себе кости в экстатическом припадке.
Я вскрываю себе нутро и кричу. Мой вопль похож на сухой крик стервятника, живущего на диете без падали. Острое жало входит глубже, миллиметр за миллиметром вырывая из меня причину боли и мучений, вырезая, словно опухоль, весь низ живота. Лезвие идет через силу, путая в тонких жилках, застревая в сопротивляющихся мышцах, я захлебываюсь в своей крови, последнее движение ножа, и отсеченные ошметки моей плоти остаются в моей ладони, кровавые и теплые. Я сворачиваюсь в позу эмбриона и увядаю, как бугенвиллея.

Просыпаюсь в холодном плоту, остро ощущая, как них живота немилосердно сводит, и вою в подушку с чувством, что меня сейчас стошнит. Скулы становятся влажными, кажется, это первые слезы за много лет. Боль, она лечит, я реву и вскоре засыпаю сном младенца. Но что за хуйня, во имя Фрейда, мне снится?

---

What the fuck are you looking at me?

♪ О пристальных взглядах

Я всегда предупреждаю, что не стоит на меня так смотреть. Твой взгляд лижет мои губы, горло и ключицы, самозабвенно и дерзко, намекая, что ты не причинишь мне вреда, и что мне возможно даже понравится. Но мы же знаем, что в подобных играх фраза: "я не сделаю тебе очень больно" звучит почти так же смехотворно, как и "Я успею вынуть, дорогая". Ты видишь во мне жертву, а я стремлюсь доказать тебе обратное. Соперничество, это так возбуждает, правда? Тонкий трепет ноздрей, когда до тебя доносится аромат моего парфюма. Ты уже хочешь нагнуть меня, дарлинг?
Я не помню хронологии своих оргий. Это не бывает в первый раз, только раз и навсегда. И этот непроходящий рубец на предплечии тоже будет со мной до самой смерти, как верная привычная жена. Оргия, в которой накачанные вином, словно пакеты с донорской кровью, люди сначала безудержно ебутся, а потом, потные и издерганные, начинают полосовать свои запястья и похотливые тела друг друга. После этого каждый пишет сонет, вытирая сперму о первую попавшуюся под руку тряпку. Над всем эти разливается музыка Баха, предавая грязи происходящего налет декаданса. Рядом со мной грустный художник, пририсовывающий к картине происходящего в духе Иеронима Босха, лица участников, но без артефактов современности. О, какие мы таланты. Все до единого...
Мы приползаем на порог и скулим. каждый хочет найти свою Дюймовочку, девочку на шаре, Венеру в мехах, Марию Магдалену, Юдифь, незнакомку Блока. я же надеваю галстук и лихо зажимаю в зубах сигарету. я хочу пластилиновую игрушку, чтобы положить в сумку и унести с собой. Я иду в гости к маленькой рыжей курящей красотке, которая расстилает для меня праздничные простыни. Я ощущаю себя Цезарем, входящим в побежденный город. Она лежит на кровати обнаженной Махой и вожделеет. По комнате витает запах сандала и пряностей, от которого я потом отмоюсь в душе. Мне не хочется трепета, теплых ладоней и шепота. Это все давно меня не трогает. Я хочу отдать ее на растерзание пьяному Калигуле, а самому смотреть в ее расширенные зрачки. Мне хочется трахнуть ее пистолетом и выстрелить, чтобы она насаживалась на раскаленное дуло, умоляя "еще, еще...". А кто бы не умолял... мне нужно было ее убить много раз, чтобы сказать все, что я хотел сказать.
Однажды она сказала мне, чтобы я делал все, что я хочу. Она не догадывалась, что я хочу наполнить ее битыми осколками бутылок и всяким дерьмом, как подушку, а потом выкинуть с крыши, слыша, как она сладостно дышит. Я хочу разорвать ее на части и засунуть в черные мешки для мусора, так чтобы мусоропровод обожрался. Я хочу укусить ее за соски, оставить на плечах синие следы зубов. Она, наверное, думала, что я хочу нежно ее поцеловать у алтаря в свете пения пухлых ангелов.
Ты думаешь, меня можно спасти?
Все кончилось, когда моя любовь вывернулась на изнанку. Мой галстук насквозь провонял тропиками этого жаркого помещения, а пластилиновая девочка осталась лежать кровати, как резиновая кукла со сдувшимися бедрами.
Я же предупреждал, что не стоит на меня так смотреть.

---

Сигаретно-ментолове марево

♪ О вреде курения

Курение - извращенная форма зависимости. Ты можешь избавиться ото всех привязанностей, от чувства долга и всего того, что соединяет тебя с людьми, с предметами, со всем окружающим миром, словно паутина, тысячи «не хочу» на миллион «надо». Ты можешь избавиться от этого, но если ты продолжаешь курить, то все бесполезно. Пока ты куришь, ты остаешься зависимым. У тебя нет свободы.

Иногда так приятно упиваться своей несвободой.
Я всегда много курил. Множил окурки в пепельнице, ощущая, как легкие превращаются в пыльную ссохшуюся губку. Потом вдруг резко расставался со своей пагубной привычкой, как бросал надоевшую любовницу. Забывал о вкусе и запахе табака с наслаждением, окутывая себя совсем другими зовущими ароматами. Терялся в повседневности и обыденности, как теряются в кокаиновых дорожках. А потом снова возвращался, с не меньшим упоением брался за сигарету со вкусом, неторопливо затягиваясь, смакуя ощущение ментола на губах и во рту, как будто снова занимался сексом с тобой.

Я по-ребячески мог писать на сигарете твое имя.
Теперь это не табак, это ты был во мне... Твое имя тлело на кончике сигареты - мои чувства опадали белесым пеплом в цветок на подоконнике. Затяжка и пропущенный удар сердца. Курил до тех пор, пока фильтр не начинал жечь пальцы. Ожоги от сигареты самые сильные и болезненные, ты знаешь? Я по тебе очень много курил...

---

Мертвая королева

♪ О точках зрения

Королева на плахе, выставленная на показ, словно уличная девка. Фарфоровое личико кривится в слезливой гримаске, стараясь не размазать утонченный макияж о непристойно голое дерево эшафота. Тонкие пальцы выпускают хищные лезвия когтей, отчаянно скребя по дереву и оставляя на поверхности символы страдания и страха. Гильотина серебрится сверкающей косой жнеца, готовая перерубить напряженные бусины позвоночника. Ее губы беззвучно шепчут о небе, украшенном догорающей свастикой закатного солнца, но неслышный камертон ее августейшего предсмертного воя огибает соскученные лица слепых мясных чучел, зыркающих мутными бельмами равнодушия. Коллапсирующее пространство кишит личинками тутового шелкопряда, хищно окрашивающего яму Вселенной густой обреченностью. Визжащее гудение ножа, и голова, сплющенная тяжелой короной, отлетает в сторону, обнажая багровый срез, увенчанный рубиновым потом. Она теперь тоже кусок мяса, брошенный на пир алчущего воронья, уже заточившего капкан челюстей. Небо чернильно-жидкое, внедряется в вену, открывая врата в студеные трущобы Ада. Толпа скалит щербатый рот, вываливает гнилые языки, унылые даже в бешенстве, и медленно уходит в воронку небытия, спрятанного в недрах черной звезды. Их немой пастырь - Мария-Антуанетта, играющая своей отрубленной головой. Ее непристойные черные перчатки, которыми она держит себя за волосы, и яркие сексуальные алые губы живут отдельной жизнью, манипулируя окружающей ее мертвечиной. Она направляет указующий перст на меня и манит, дергая за поводок, прикрепленный к удавке у меня на шее. Я чувствую, как синеет мой рот, и глаза вот-вот вылезут из орбит перезрелыми черничинами. Мои мысли твердеют абстрактным монументом, направленным на нее набухшим фаллосом. Мои мысли уже ставят королеву раком у алтаря, сложенного из костей, рывком закидывая на бедра алое платье, жутковато развевающееся агонизирующими волнами. В лицо ухмыляется тишина, и, словно в дешевом триллере, пространство взрывается музыкой сумасшедшей виолончели, разорванной пополам. Она стоит униженная моей медлительностью, а я вижу ее клавиши, черные и белые, ее груди, стыдливо спрятанные за тонкой вуалью хрустящих сегментов бесконечной сороконожки. Ее глаза откусывают от меня огромные куски, оставляя мерцающую плоть и бесконечную боль. Она вгоняет в меня шипы, превращая в дешевую сучку из готического порно, а немые истлевшие зрители с засиженными мухами мозгами, машут накрахмаленными манжетами и ждут продолжения водевиля.

На гребне волны алкогольного опьянения каждый из нас видит великолепие этого мира, но однажды у меня закончились наличные, и я попал в противофазу. Один медленный бокал, наполненный жидким дурманом, хорошее лекарство от мыслей, главное, точно рассчитать дозировку.

создано 01.05.2010

@темы: cycle "Dead Faces"

---

Калейдоскоп из мечт и ядов

♪ О крайностях

Моя жизнь - импровизация на запретные темы. Бесконечный этюд, соединяющий несоединимое. Мой горячий бред льется радужным потоком, искривляя обветренные губы, задумчиво и противоречиво, по-мальчишески упрямо.
Я давно разучился играть полутонами. Мой музыкальный концерт всегда заканчивается шквалом и разбитыми гитарами с выдранными струнами. Я всегда любил, как в последний раз, и каждый раз сгорал заживо. Эти плечи нужно было топить в поцелуях, а потом впиваться ногтями, погружая в плоть на такие важные миллиметры, срывая кожу с костей податливыми лоскутами. Насилие, смешанное со слезами. "Я так люблю тебя". Нет пасторальным картинам, пастельным тонам, нежной гамме, мягким шелкам, это все несправедливо, этого слишком мало для меня. Нет. Это слово - звук плети, удар лезвием по лицу. Колючая проволока стягивает горло не хуже удавки...
Одни мечтают полететь к далеким звездам, другие постоянно пиздят о карьере и славе. А у меня две мечты - Темная и Светлая. Моя Темная мечта разливается в горле глотком серной кислоты, застывает болезненной каплей смазки на перетянутом члене, холодит тонкие ноздри дорожкой кокаина. Она - тонкая японочка в кимоно на голое тело и алым надрезом на седьмом позвонке. Светлая мечта нежна и уязвима и похожа на хрупкую бабочку, которую я держу в руке. Темная мечта пронырлива, коварна и жестока, с запахом, кофе, сигарет и мужского пота. Я словно зверь, который больше не умеет сдерживаться, а лезвие нужно куда-то вонзить, иначе и незачем было брать в руки, верно?

---

Середина недели, а я уже разваливаюсь на части. Мечты о твоих горячих руках рядом с сердцем почти мучительны из-за их несбыточности. Осталось чуть больше двух месяцев, а что впереди, боюсь предствить. Нужно просто дожить. Нужно еще больше работать, чтобы не думать. Нужно начать спать хотя бы изредка.
В конце концов, решение начать новую жизнь приходит не каждый день. Как истинное дитя своего времени, я начал с того, что сменил ссылки дайри, контакта, твиттера и жж на новые. Здравствуй, дом, милый дом.
Осталось сменить имя, адрес и друзей. В одну реку дважды не вступают, прошлое - прошлому.