Королева Маб
♪ О скорбиОн погиб в ослепительном мае, когда кладбищенская тишина утопает в зелени и чрезмерно навязчивом запахе сирени. Мой друг отвлекся, прикуривая сигарету, когда в бок его спортивного авто влетел пассажирский автобус. Когда я говорил ему, что сигареты его прикончат, я имел в виду нечто иное...
Нам всем нужно было жить дальше, и это почему-то оказалось легче, чем мы думали. Каждый переживает трагедии по-разному. Я желал быть сильным, хотя мне хотелось выть от отчаяния, потому что этот везучий сукин сын никогда больше не позвонит в дверь моего дома. Никогда он не ударит меня по плечу и не скажет "эй, выше нос!". И вес этих "никогда" звучал гонгом в моей голове, прибивая к земле, словно я сам уходил в нее вместе с гробом. Остальные тоже чувствовали это и разваливались, словно умерли уже давно, но забыли сообщить своим родственниками сэкономив на погребальных принадлежностях.
Я бросал ком земли на гладкую лакированную поверхность гроба и ужасно боялся. Боялся, что сегодня или завтра со мной случится что-то непоправимое и также тихо в землю опустят меня. Также присыпят землей, закроют полосой газона и разойдутся по домам, чтобы поспеть к ужину.
Я сидел на бетонных ступеньках своего дома и смотрел на увядающие цветы, которые моя мать забыла убрать и заменить на новые. Ко мне подошла моя девушка. Лиа тоже знала моего друга, но выглядела отчаянно живой среди этих убитых горем, словно хлесткая пощечина всем нам. Я дружелюбно улыбнулся ей, чувствуя, как моя улыбка по капле стекает на грязный асфальт.
- Мне кажется, он бы не хотел, чтобы ты так жалко кривился на его похоронах. Мне кажется, он вообще не хотел этой мрачной серьезности в попытке сохранить лицо.
- Лиа... - я устало потер скулу. Спорить не хотелось совершенно, да и откуда она могла знать, чего бы он хотел. То, что я сегодня поцеловал в лоб, отправляя в последний путь, уже не было моим другом. Это больше походило на манекен с восковой кожей, запакованный в Армани.
- Если тебе грустно и больно - плачь, если нет - улыбайся. Ты не делаешь ни того, ни другого, и тем самым приравниваешь себя ко всем остальным.
- Господи, Лиа, если я не бьюсь в истерике у твоих ног, это не говорит о моей черствости! Просто мне проще так...
- Хочешь сказать, он не заслужил твоих слез?
Она смотрела на меня, чуть сощурив глаза, словно я был учеником, только что сказавшим откровенную глупость.
- Чушь собачья...
Я раздраженно пожал плечами и, поднявшись со ступенек, ушел в дом. Лиа не стала меня догонять.
На следующий день огласили завещание. Мне отдали большой желтый конверт, в уголке которого было выведено каллиграфическим убористым почерком "для П. Дж. О'Рэйли. Вручить по оглашении завещания". Предельная точность моего друга даже после его смерти вызвала кривую усмешку. Дрожащими пальцами я вскрывал конверт, надеясь прочитать последние слова. Что-то, что помогло бы мне справиться со всем этим. Вместо долгого письма мне на ладонь выпала наша совместная фотография, датированная пятью годами ранее и визитка закусочной с инструкцией "показать бармену". Ни строчки более.
Я повертел фотографию. На ней я был совсем юный, едва закончивший колледж, и толком не знавший, что будет дальше. Он улыбался непривычно открыто и по-особенному тепло. Его рука лежала на моем загорелом плече, и я моментально вспомнил, что его пальцы были горячими и сильными. Я медленно убрал визитку и фотографию в конверт, и тут мой мир поплыл. Лиа открыла дверь моментально, когда я ворвался в ее квартиру на Карнаби-стрит. Я задыхался и не мог говорить, глаза немилосердно резало. Лиа поняла все без слов, обняв и по-сестрински прижав к груди. И тут я зарыдал. Зарыдал так, словно хотел вывернуться наружу, только бы выдавить из себя всю эту чудовищную тоску, сжимающую сердце. Я захлебывался в осознании своей потери, и не мог выплыть на поверхность, не мог...
Новое утро оказалось для меня большой неожиданностью, когда я проснулся в кровати моей девушки и вышел на утреннюю пробежку. Солнце светило так, словно не было никаких катастроф и лишений, словно мы будем жить вечно, и мне это казалось мне чудовищно несправедливым. На перекрестке, уставший и взмыленный, я огляделся вокруг, заметив на другой стороне дороги человека в светло-сером дорогом костюме, небрежно курящего сигарету. На секунду мне показалось, что эта жара свела меня с ума... Между тем, он поднялся, свернув газету и оставив ее на скамейке. Подошел к остановке и сел в автобус, один в один похожий на тот, что совсем недавно влетел в бок спортивного авто... Я не видел лица этого человека, но когда транспорт с нарастающей скоростью пронесся мимо меня, мои сомнения рассеялись как дым. Это был он. Легкий взмах руки на прощание и улыбка.
И тогда все встало на свои места. Они остаются среди нас. Он всегда будет со мной, поэтому и не было никаких слов на прощание, писем и всего остального. Я допил минералку и побежал дальше.
Нам всем нужно было жить дальше, и это почему-то оказалось легче, чем мы думали. Каждый переживает трагедии по-разному. Я желал быть сильным, хотя мне хотелось выть от отчаяния, потому что этот везучий сукин сын никогда больше не позвонит в дверь моего дома. Никогда он не ударит меня по плечу и не скажет "эй, выше нос!". И вес этих "никогда" звучал гонгом в моей голове, прибивая к земле, словно я сам уходил в нее вместе с гробом. Остальные тоже чувствовали это и разваливались, словно умерли уже давно, но забыли сообщить своим родственниками сэкономив на погребальных принадлежностях.
Я бросал ком земли на гладкую лакированную поверхность гроба и ужасно боялся. Боялся, что сегодня или завтра со мной случится что-то непоправимое и также тихо в землю опустят меня. Также присыпят землей, закроют полосой газона и разойдутся по домам, чтобы поспеть к ужину.
Я сидел на бетонных ступеньках своего дома и смотрел на увядающие цветы, которые моя мать забыла убрать и заменить на новые. Ко мне подошла моя девушка. Лиа тоже знала моего друга, но выглядела отчаянно живой среди этих убитых горем, словно хлесткая пощечина всем нам. Я дружелюбно улыбнулся ей, чувствуя, как моя улыбка по капле стекает на грязный асфальт.
- Мне кажется, он бы не хотел, чтобы ты так жалко кривился на его похоронах. Мне кажется, он вообще не хотел этой мрачной серьезности в попытке сохранить лицо.
- Лиа... - я устало потер скулу. Спорить не хотелось совершенно, да и откуда она могла знать, чего бы он хотел. То, что я сегодня поцеловал в лоб, отправляя в последний путь, уже не было моим другом. Это больше походило на манекен с восковой кожей, запакованный в Армани.
- Если тебе грустно и больно - плачь, если нет - улыбайся. Ты не делаешь ни того, ни другого, и тем самым приравниваешь себя ко всем остальным.
- Господи, Лиа, если я не бьюсь в истерике у твоих ног, это не говорит о моей черствости! Просто мне проще так...
- Хочешь сказать, он не заслужил твоих слез?
Она смотрела на меня, чуть сощурив глаза, словно я был учеником, только что сказавшим откровенную глупость.
- Чушь собачья...
Я раздраженно пожал плечами и, поднявшись со ступенек, ушел в дом. Лиа не стала меня догонять.
На следующий день огласили завещание. Мне отдали большой желтый конверт, в уголке которого было выведено каллиграфическим убористым почерком "для П. Дж. О'Рэйли. Вручить по оглашении завещания". Предельная точность моего друга даже после его смерти вызвала кривую усмешку. Дрожащими пальцами я вскрывал конверт, надеясь прочитать последние слова. Что-то, что помогло бы мне справиться со всем этим. Вместо долгого письма мне на ладонь выпала наша совместная фотография, датированная пятью годами ранее и визитка закусочной с инструкцией "показать бармену". Ни строчки более.
Я повертел фотографию. На ней я был совсем юный, едва закончивший колледж, и толком не знавший, что будет дальше. Он улыбался непривычно открыто и по-особенному тепло. Его рука лежала на моем загорелом плече, и я моментально вспомнил, что его пальцы были горячими и сильными. Я медленно убрал визитку и фотографию в конверт, и тут мой мир поплыл. Лиа открыла дверь моментально, когда я ворвался в ее квартиру на Карнаби-стрит. Я задыхался и не мог говорить, глаза немилосердно резало. Лиа поняла все без слов, обняв и по-сестрински прижав к груди. И тут я зарыдал. Зарыдал так, словно хотел вывернуться наружу, только бы выдавить из себя всю эту чудовищную тоску, сжимающую сердце. Я захлебывался в осознании своей потери, и не мог выплыть на поверхность, не мог...
Новое утро оказалось для меня большой неожиданностью, когда я проснулся в кровати моей девушки и вышел на утреннюю пробежку. Солнце светило так, словно не было никаких катастроф и лишений, словно мы будем жить вечно, и мне это казалось мне чудовищно несправедливым. На перекрестке, уставший и взмыленный, я огляделся вокруг, заметив на другой стороне дороги человека в светло-сером дорогом костюме, небрежно курящего сигарету. На секунду мне показалось, что эта жара свела меня с ума... Между тем, он поднялся, свернув газету и оставив ее на скамейке. Подошел к остановке и сел в автобус, один в один похожий на тот, что совсем недавно влетел в бок спортивного авто... Я не видел лица этого человека, но когда транспорт с нарастающей скоростью пронесся мимо меня, мои сомнения рассеялись как дым. Это был он. Легкий взмах руки на прощание и улыбка.
И тогда все встало на свои места. Они остаются среди нас. Он всегда будет со мной, поэтому и не было никаких слов на прощание, писем и всего остального. Я допил минералку и побежал дальше.
@темы: cycle "The Room"