Королева Маб
...Отец Томас быстро шел по коридору храма, дьякон передал, что кто-то ожидал его в исповедальне. Был холодный вечер четырнадцатого февраля. Многие приходили в храм за благословением в этот день любви, многие придут после, когда их чаяния не оправдаются.
Преподобный вошел в узкую комнатку, присел на жесткий стул, отодвигая деревянную створку. Из-за частой решетки раздался глубокий вздох, что-то щелкнуло, как будто невидимый собеседник лопнул пузырь жевательной резинки. К запаху ладана стал примешиваться откровенный сладко-конфетный аромат.
- Благословите меня, отче, ибо я согрешил, - голос звучал ангельски, словно небесный хорал. В голове вспыхивали фейерверки воспоминаний, но мысли ускользали, словно мотыльки.
- Когда вы исповедовались в последний раз?
С той стороны раздался короткий смешок. Преподобный приблизился к решетке, но увидел только капризный изгиб пухлых губ, выдувающих пузыри из кислотно-зеленой жевательной резинки. Что позволяет себе этот паршивец в храме Божьем?
- Очень давно, отче, так что и не вспомнить. По правде говоря, я и сейчас не испытываю большого желания…
Конфеты стали ближе, кажется, эти губы приблизились к самой решетке, так что при желании отец Томас мог бы почувствовать щекой чужое дыхание. Ладони вспотели, а запах ладана показался удушающим, преподобный почувствовал резкое желание ослабить высокий воротник своего одеяния.
- Я хочу рассказать вам одну историю, отче, - голос понизился до доверительного шепота, - Много лет назад один священник нашел на пороге храма молодую женщину. Была глубокая ночь, и только луна освещала богом забытый городок. Женщина вот-вот должна была родить, но была так слаба, что могла умереть. Священник приютил ее в своем доме, и она родила чудесного мальчика, но не смогла кормить его, и потому оставила его на попечении. Говорят, она купила на вокзале билеты до Лондона. А мальчик вырос в другой семье, прилежно учился и пел в церковном хоре… что же там было дальше?
Отец Томас знал эту историю. Дальше мальчик, которого он любил как собственно сына, стал проявлять гнусные повадки, недостойные церкви, и стал изгоем. А потом собрался и уехал, чтобы никогда не возвращаться.
Преподобный снова приблизился к решетке, порочные губы исчезли, теперь на него смотрел пронзительно-зеленый глаз, густо подведенный темным карандашом. Вивиан Астли, это сладкоголосое исчадие ада, вернулся в родной город, спустя столько лет.
Он резко толкнул дверь, выходя из душной исповедальни. За спиной послышался дробный стук каблуков.
- Я просто хочу найти свою мать!
Отец Томас повернулся, борясь со смутным желанием перекреститься. Отрок был красив, дьявольски красив, искушение стало его тенью, наделив своего хозяина наглым оскалом, манерностью и сладким приторным ароматом. Все эти меха, перья, кожа, липнущая к коже, лак на ногтях и слой помады, от которой рот становился сочным, как запретный плод, и сладким, как грех, все было призвано смутить смотрящего.
Отец Томас прикрыл глаза, выдыхая. Вивиан, этот послушник, которого он помнил, был не таким, не мог быть таким. Почему он не заметил дьявольскую червоточину раньше?
Кажется, юноша понял его мысли. Блестящие губы презрительно поджались.
- Хотите помолиться о спасении моей души? Не стоит, святой отец. Просто ответьте на мой вопрос, и я уйду, и больше вы меня не увидите.
Преподобный долго смотрел на него, он очень хотел увидел того мальчишку, которого толпа пыталась побить камнями. Едкая горечь внутри даже спустя столько лет. Он тяжело вздохнул.
- Проведай свою мать, - увидев невысказанный протест на лице мальчишки, тут же добавил, - ту, которая тебя вырастила и все тебе дала, и которой ты разбил сердце!
И добавил уже чуть тише.
- Она очень больна.
Он видел колебания на его лице, тоску, стыд, отчаяние, раскаяние, целую гамму эмоций. Все же у мальчика было доброе сердце, слишком искреннее, слишком открытое, чтобы не страдать от собственных ошибок.
- Хорошо. Но вы так и не ответили… Вы поможете мне?
Он, помедлив, кивнул. Нельзя было сопротивляться надежде в глазах. Блаженны ищущие.
- Зайди потом.
Я покидаю церковь с чувством гадливости. Интересно преподобный пугает отроков моим именем? Венди сидит на скамейке, выпрямив спину, и слушает плеер, прикрыв глаза, словно сам Господь вещает ей что-то через наушники, но это не Бог, а всего лишь почивший Курт. Она поднимает на меня взгляд своих прозрачных голубых глаз, молча поднимается и идет впереди меня. На улице она замирает, подпаливая очередную сигарету.
- Куда теперь?
Я вздыхаю, жалея о своем решении.
- Вниз по улице. Покажу тебе, где я жил.
Венди пожимает плечами, она словно на экскурсии, ей все равно, откуда начинать осматривать город. Это для меня Уиндермир стал коробкой воспоминаний, для нее это было одно из тысячи мест. Сейчас я очень хотел стать ей.
Преподобный вошел в узкую комнатку, присел на жесткий стул, отодвигая деревянную створку. Из-за частой решетки раздался глубокий вздох, что-то щелкнуло, как будто невидимый собеседник лопнул пузырь жевательной резинки. К запаху ладана стал примешиваться откровенный сладко-конфетный аромат.
- Благословите меня, отче, ибо я согрешил, - голос звучал ангельски, словно небесный хорал. В голове вспыхивали фейерверки воспоминаний, но мысли ускользали, словно мотыльки.
- Когда вы исповедовались в последний раз?
С той стороны раздался короткий смешок. Преподобный приблизился к решетке, но увидел только капризный изгиб пухлых губ, выдувающих пузыри из кислотно-зеленой жевательной резинки. Что позволяет себе этот паршивец в храме Божьем?
- Очень давно, отче, так что и не вспомнить. По правде говоря, я и сейчас не испытываю большого желания…
Конфеты стали ближе, кажется, эти губы приблизились к самой решетке, так что при желании отец Томас мог бы почувствовать щекой чужое дыхание. Ладони вспотели, а запах ладана показался удушающим, преподобный почувствовал резкое желание ослабить высокий воротник своего одеяния.
- Я хочу рассказать вам одну историю, отче, - голос понизился до доверительного шепота, - Много лет назад один священник нашел на пороге храма молодую женщину. Была глубокая ночь, и только луна освещала богом забытый городок. Женщина вот-вот должна была родить, но была так слаба, что могла умереть. Священник приютил ее в своем доме, и она родила чудесного мальчика, но не смогла кормить его, и потому оставила его на попечении. Говорят, она купила на вокзале билеты до Лондона. А мальчик вырос в другой семье, прилежно учился и пел в церковном хоре… что же там было дальше?
Отец Томас знал эту историю. Дальше мальчик, которого он любил как собственно сына, стал проявлять гнусные повадки, недостойные церкви, и стал изгоем. А потом собрался и уехал, чтобы никогда не возвращаться.
Преподобный снова приблизился к решетке, порочные губы исчезли, теперь на него смотрел пронзительно-зеленый глаз, густо подведенный темным карандашом. Вивиан Астли, это сладкоголосое исчадие ада, вернулся в родной город, спустя столько лет.
Он резко толкнул дверь, выходя из душной исповедальни. За спиной послышался дробный стук каблуков.
- Я просто хочу найти свою мать!
Отец Томас повернулся, борясь со смутным желанием перекреститься. Отрок был красив, дьявольски красив, искушение стало его тенью, наделив своего хозяина наглым оскалом, манерностью и сладким приторным ароматом. Все эти меха, перья, кожа, липнущая к коже, лак на ногтях и слой помады, от которой рот становился сочным, как запретный плод, и сладким, как грех, все было призвано смутить смотрящего.
Отец Томас прикрыл глаза, выдыхая. Вивиан, этот послушник, которого он помнил, был не таким, не мог быть таким. Почему он не заметил дьявольскую червоточину раньше?
Кажется, юноша понял его мысли. Блестящие губы презрительно поджались.
- Хотите помолиться о спасении моей души? Не стоит, святой отец. Просто ответьте на мой вопрос, и я уйду, и больше вы меня не увидите.
Преподобный долго смотрел на него, он очень хотел увидел того мальчишку, которого толпа пыталась побить камнями. Едкая горечь внутри даже спустя столько лет. Он тяжело вздохнул.
- Проведай свою мать, - увидев невысказанный протест на лице мальчишки, тут же добавил, - ту, которая тебя вырастила и все тебе дала, и которой ты разбил сердце!
И добавил уже чуть тише.
- Она очень больна.
Он видел колебания на его лице, тоску, стыд, отчаяние, раскаяние, целую гамму эмоций. Все же у мальчика было доброе сердце, слишком искреннее, слишком открытое, чтобы не страдать от собственных ошибок.
- Хорошо. Но вы так и не ответили… Вы поможете мне?
Он, помедлив, кивнул. Нельзя было сопротивляться надежде в глазах. Блаженны ищущие.
- Зайди потом.
Я покидаю церковь с чувством гадливости. Интересно преподобный пугает отроков моим именем? Венди сидит на скамейке, выпрямив спину, и слушает плеер, прикрыв глаза, словно сам Господь вещает ей что-то через наушники, но это не Бог, а всего лишь почивший Курт. Она поднимает на меня взгляд своих прозрачных голубых глаз, молча поднимается и идет впереди меня. На улице она замирает, подпаливая очередную сигарету.
- Куда теперь?
Я вздыхаю, жалея о своем решении.
- Вниз по улице. Покажу тебе, где я жил.
Венди пожимает плечами, она словно на экскурсии, ей все равно, откуда начинать осматривать город. Это для меня Уиндермир стал коробкой воспоминаний, для нее это было одно из тысячи мест. Сейчас я очень хотел стать ей.
@темы: bitches