Королева Маб
...Мо остался не только на ночь, он просто остался. Он мыл посуду, готовил мне кофе по утрам, а по вечерам рисовал скетчи или валялся с книгой под боком на диване, когда мы сидели перед монотонно гудящим телевизором. Иногда он брал уголь и рисовал меня на белых чуть помятых листах своего блокнота. Лучше всего ему удавались скорбные складки у рта.
Мы не задавали друг другу никаких вопросов. Мне действительно было не интересно, где его родители, не ищет ли его кто-нибудь, но где-то в глубине души я был уверен, что сейчас у него не было никого роднее меня.
Мо определенно не стоило доверять. Этот ребенок целенаправленно искал неприятностей, нарывался на грубость, хамил и дерзил, не стесняясь выражений, словно какая-то сила заставляла его кидаться на всех, выпустив когти. Да сам он был похож на кота, грязного помойного кота с ближайшей улицы, которого чем больше бьешь, тем наглее он становится. У него были длинные рыжие волосы, чистые, но чаще всего нечесаные и спутанные, как он с ними справлялся, остается для меня загадкой. Светло карие глаза всегда смотрели нагло и с насмешкой, однако самой выдающейся частью лица Мо в прямом и переносном смысле был нос. Нос, узкий с хищной горбинкой, придававший его юному лицу облик стервятника, ждущего падали.
А еще у Мо была большая страшная тайна. Она сквозила в каждом его поступке и необъяснимой логике, лежала на дне глаз и мешала ему дышать. Я ничего не спрашивал, но что бы не творилось у него в душе, это был кромешный ад, и я не испытывал желания познакомиться поближе с его демонами. Нас всех что-то гнетет, но что бы ни преследовало крошку Мо, это могло стоить ему жизни.
Мо не любил разговаривать. Бывали дни, когда из него невозможно было вытянуть ни единого слова. Он просто уходил в себя и плотно притворял дверь за собой, никого не пуская в свой уютный мирок. Глубокая интроверсия, щедро приправленная психическими расстройствами. Когда я пытался его расшевелить, он рисовал что-нибудь, что можно интерпретировать как «отвали», если я не отставал, в ход шла тяжелая артиллерия. Мо рисовал что-нибудь особо мерзкое. Что-то что пугало или выводило меня из себя. И я отчетливо видел, как загорались его глаза, когда проделка удавалась.
О своей жизни «до» мы тоже молчали. Однако по случайно оброненным фразам я узнал, его мать была алкоголичкой, продавшей душу. Но ненавидел он не ее. Кто был его отцом, я не знал, и спрашивать было откровенно страшно. По лицу крошки Мо было понятно, что это была очень опасная тема, тонкая и хрупкая, как недавний лед на реке. Один раз оступишься, и тебя уже ничего не спасет. Однажды, я открыл его альбом, один из тех, в которых он любил заниматься бумагомарательством. Но этот был какой-то другой. Увиденное меня поразило… на многих страницах повторялся один и тот же сюжет. Там был изображен незнакомый мне человек с налитыми глазами и чудовищными мешками под ними, с искривленным ртом, в котором недоставало зубов. Левую щеку пересекал чудовищный шрам. Мо изображал его на багровом фоне, что делало картинку еще более гнетущей. Он присутствовал на всех рисунках, иногда просто портретно в разных ракурсах, но всегда очень подробно с мельчайшими деталями. Был еще один персонаж, молоденький темнокожий парнишка с мягким взглядом и красивым ртом. Я нашел только один его портрет в фас, на остальных его лицо было искажено гримасой страдания. Фон также оставался удушающее алым. Я не понимал ничего, кроме того, что, кажется, слишком близко подобрался к большой страшной тайне крошки Мо. И разумеется, я не услышал, как он вошел в комнату. Крошка спокойно забрал альбом, и только уже выходя из комнаты, едва повернувшись, попросил меня больше не трогать его вещи. По тону я понял, что только что переступил какую-то невидимую черту, и что ждать теперь от Мо, знает один Бог.
Мы не задавали друг другу никаких вопросов. Мне действительно было не интересно, где его родители, не ищет ли его кто-нибудь, но где-то в глубине души я был уверен, что сейчас у него не было никого роднее меня.
Мо определенно не стоило доверять. Этот ребенок целенаправленно искал неприятностей, нарывался на грубость, хамил и дерзил, не стесняясь выражений, словно какая-то сила заставляла его кидаться на всех, выпустив когти. Да сам он был похож на кота, грязного помойного кота с ближайшей улицы, которого чем больше бьешь, тем наглее он становится. У него были длинные рыжие волосы, чистые, но чаще всего нечесаные и спутанные, как он с ними справлялся, остается для меня загадкой. Светло карие глаза всегда смотрели нагло и с насмешкой, однако самой выдающейся частью лица Мо в прямом и переносном смысле был нос. Нос, узкий с хищной горбинкой, придававший его юному лицу облик стервятника, ждущего падали.
А еще у Мо была большая страшная тайна. Она сквозила в каждом его поступке и необъяснимой логике, лежала на дне глаз и мешала ему дышать. Я ничего не спрашивал, но что бы не творилось у него в душе, это был кромешный ад, и я не испытывал желания познакомиться поближе с его демонами. Нас всех что-то гнетет, но что бы ни преследовало крошку Мо, это могло стоить ему жизни.
Мо не любил разговаривать. Бывали дни, когда из него невозможно было вытянуть ни единого слова. Он просто уходил в себя и плотно притворял дверь за собой, никого не пуская в свой уютный мирок. Глубокая интроверсия, щедро приправленная психическими расстройствами. Когда я пытался его расшевелить, он рисовал что-нибудь, что можно интерпретировать как «отвали», если я не отставал, в ход шла тяжелая артиллерия. Мо рисовал что-нибудь особо мерзкое. Что-то что пугало или выводило меня из себя. И я отчетливо видел, как загорались его глаза, когда проделка удавалась.
О своей жизни «до» мы тоже молчали. Однако по случайно оброненным фразам я узнал, его мать была алкоголичкой, продавшей душу. Но ненавидел он не ее. Кто был его отцом, я не знал, и спрашивать было откровенно страшно. По лицу крошки Мо было понятно, что это была очень опасная тема, тонкая и хрупкая, как недавний лед на реке. Один раз оступишься, и тебя уже ничего не спасет. Однажды, я открыл его альбом, один из тех, в которых он любил заниматься бумагомарательством. Но этот был какой-то другой. Увиденное меня поразило… на многих страницах повторялся один и тот же сюжет. Там был изображен незнакомый мне человек с налитыми глазами и чудовищными мешками под ними, с искривленным ртом, в котором недоставало зубов. Левую щеку пересекал чудовищный шрам. Мо изображал его на багровом фоне, что делало картинку еще более гнетущей. Он присутствовал на всех рисунках, иногда просто портретно в разных ракурсах, но всегда очень подробно с мельчайшими деталями. Был еще один персонаж, молоденький темнокожий парнишка с мягким взглядом и красивым ртом. Я нашел только один его портрет в фас, на остальных его лицо было искажено гримасой страдания. Фон также оставался удушающее алым. Я не понимал ничего, кроме того, что, кажется, слишком близко подобрался к большой страшной тайне крошки Мо. И разумеется, я не услышал, как он вошел в комнату. Крошка спокойно забрал альбом, и только уже выходя из комнаты, едва повернувшись, попросил меня больше не трогать его вещи. По тону я понял, что только что переступил какую-то невидимую черту, и что ждать теперь от Мо, знает один Бог.
@темы: bitches
-
-
08.02.2012 в 03:46И трепетных чресел в придачу.Очень тяжело, с надломом каким-то. Даже читать сложно. Язык отличный, но очень уж мрачная картина вышла. Пусть у ребенка все будет хорошо)
Подари ему пони.
-
-
08.02.2012 в 03:49про чресла мысленно одобрил*)спасибо, душа моя. обещаю, что Мо устроится лучше всех)
-
-
08.02.2012 в 03:53-
-
08.02.2012 в 04:01